Ознакомительная версия.
– Покруче – так покруче, конечно сделаем, наука нехитрая! Кошун! Дорогой, где корыто, которое я вчера мыла? Корыто давай, вытаскивай его обратно, молодой господин торопится.
Снег накрепко приучил Лина не бояться случайностей, но и не доверять им ни в коем случае! Лин был здоров – и вдруг заболел. Хворь, внезапно его скрутившая, совершенно незнакома ему, ни по признакам, ни по ощущениям. Это не отрава, не горячка, не ушиб головы… Амулет и обереги как молчали, так и молчат, но ведь – было! Беспомощной куклой провалялся он в постели полдня, вечер и ночь – почему? Встревоженный Лин уже не помышлял ни об охоте, ни о повторном знакомстве с дорогой, по которой он однажды ехал вместе с Зиэлем, нет, он гнал напрямик, домой. Быть может, его недомогание – случайный каприз его тела, а может быть – и происки… чьи… Чьи происки? Ну… той же Уманы… Вчера замирилась, сегодня передумала, увидев, что бдительность усыплена…
– Давай, давай, Черника, скачи, дорогая, уж я тебе после отплачу, и хвост тебе вычешу, и гриву постригу, и овса вдоволь…
Так они резво гнали пятеро суток, с неясными болями в груди, а на шестые приступ повторился и навалился на Лина уже не шутя: день и ночь он лежал в полузабытьи посреди жаркой степи, охраняемый верным Гвоздиком. Когда Лин очнулся – сил перед приступом едва достало походную кошму подстелить – почти перед носом попахивали тушки зайца и мелкого цераптора…
– Ф-фу-у… не-е-ет… Гвоздик, скушай сам, мне сейчас эта гнусная тухлятина не очень вкусной кажется… О, как хорошо, что я тебя расседлать успел, а, Чери? Но плохо, что опять тебя заседлывать, а руки-ноги у меня как из медузы слеплены… Иди, иди ко мне… Гвоздик, подгони ее сюда… К вечеру Лин окреп настолько, что прямо на дороге сумел подшибить стрелой зазевавшуюся ящерную свинку, сколько мог – сам съел, чтобы и впрок, на всякий случай, а остальные девять десятых, вместе с требухой, костями и шкурой отдал Гвоздику, чему тот был несказанно рад и премного благодарен, как всегда… И еще два дня и две ночи скакали они без помех, и опять знакомый уже приступ непонятно какой болезни поверг Лина в беспамятство…
И на этот раз он успел подстелить на сырую землю кошму, но сутки… а может, и двое суток Черника бродила оседланная, в поисках воды и пищи… Вроде бы нашла где-то, если судить по выражению морды…
– Ах ты, моя умница… И ты тоже, зубастый-языкастый… Не бросили меня… Сам, сам кушай, Гвоздик, спасибо, потому что я это есть не собираюсь…
Бодрость уже не возвращалась, мысли в голове путались… Хотелось лечь и вывернуться наизнанку. И забиться в судорогах… А Снег утверждает, что порча такой силы только богам под силу. Ну и что? Богам, значит и богиням… На голом упрямстве Лин вскарабкался в седло, кое-как определился с направлением и попросил Гвоздика бежать впереди, направлять путь. И Гвоздик, ничем более не способный помочь своем другу, как бы ему этого ни хотелось, проникся важностью положения, совершенно перестал озорничать и баловаться, только бежал вперед, целеустремленно, ровным и сильным махом. Черника тоже словно чувствовала боль и растерянность своего хозяина, трусила ровно и без жалоб. Она бы и со всей скоростью скакать могла, но хозяин… Он и так едва ли не лежит в седле, все за гриву цепляется…
Последние сутки перегона Лин пребывал в почти полном беспамятстве, из последних сил удерживаясь, чтобы не вывалиться из седла и грянуться оземь в предсмертных судорогах… Снег… Снег – он выручит, Снег спасет… скорее же, Чери.
Встревоженный Снег почуял их, еще не видя, выскочил загодя… Черника выбежала из-за поворота и жалобным ржанием подтвердила, что – да, с хозяином несчастье, а она очень устала… В последнем проблеске сознания Лин узрел седую бороду, серые глаза, тревогу в них, лоб в морщинах… Все. Он так бы и упал, если бы Снег не подхватил его на руки, как маленького, но Снег успел вовремя и теперь, с Лином на руках, бегом помчался в пещеру. Крови нет, ран нет, это он чуял уже на ходу… Но – что тогда?
Раздеть Лина и выложить на лавке лекарские приспособления – было делом нескольких мгновений: да, все чисто. Все защитные заклятия действуют исправно… Отравлен? Н-не похоже. Что же тогда? Снег прощупал сердце, биение жилок на висках и руках, понюхал дыхание… Там – буря в груди! Но – почему? Снег пребывал в полной растерянности: внутри у Лина шла настоящая битва каких-то очень значимых сил… явно связанных с магией… Да, но какой-то разношерстной магией… тут тебе и… а с другой стороны… Надо что-то делать, иначе будет поздно! Снег решился колдовать наугад, хуже того, что есть, уже нечего ждать: он взметнул обе руки к вискам, затем выставил их вперед, сцепив ладони в плоский тупой клин, и нацелил его на грудь Лина, примериваясь. Но тот, по-прежнему без сознания, внезапно выгнулся дугой, его сотряс кашель, похожий на рвоту, и изо рта выскочило, даже вылетело – что-то желтое, блескучее, похожее на яйцо… Покатилось, подскакивая, с тягучим звоном по каменному полу… Гвоздик сунулся было обнюхивать, но Снег успел раньше и ухватил двумя пальцами, на подскоке, у самого пола. Это был гладкий округлый золотой предмет, овальный в сечении сбоку и овалом поменьше, если смотреть сверху… Похоже на медальон, в котором обереги хранят… Рисунок!
Снег всмотрелся в рисунок, который был… не что иное как герб… Снег опомнился и обернулся на Лина: тот был еще жив, дыхание с хрипом вырывалось из его груди, глаза тяжело закрыты… Снег провел вдоль тела свободной рукой – да, жив, и не хуже ему… Ого! Лучше, явно лучше, и буря улеглась… Значит, и вмешиваться рано. Пусть теперь там пыль, пена, дым и прочая муть осядут, раз непосредственной угрозы жизни уже нет… Что за медальон такой? А герб-то… Не может быть!
Простейшее замковое заклинание лопнуло под пальцами Снега, и медальон открылся. Если бы кто-то из давно знающих Снега людей увидел его в эти минуты, он был бы несказанно поражен смертельной бледности его, дрожащим рукам и губам. Снег смотрел на крохотную золотую пластинку, выпавшую из медальона, всю покрытую письменными значками… Смотрел, недвижный как столб, и тихо сопел. Потом вдруг смял в кулаке медальон и пластинку, выронил на пол и закричал во весь голос. Рука его дернула ворот рубашки раз, другой, плотная шерстяная ткань лопнула, почти до пояса обнажив широкую грудь, скользнула ниже, к поясу, нащупала метательный нож.
Гвоздик, нерешительно урча, встал между недвижно лежащим Лином и жутко воющим Снегом. Гвоздик никого и ничего не боялся в этом мире, однако сейчас его сковывал настоящий ужас перед тем, что он почуял в старшем вожаке… Уши у Гвоздика сами собой пригнулись к бугристому черепу, хвост позорно спрятался внизу, между ног, вжимая маленькую голову в брюшную чешую, но, тем не менее, он не собирался отступать: страх – это страх, а друг – это друг! Путь закрыт.
Ознакомительная версия.
